Что значит – изменить себя? Достаточно ли для этого проколоть нос или нужно поменять пол? И наоборот – можно ли остаться собой, отслужив в армии? А можно ли жить с родителями и быть самостоятельным человеком? Льстит ли самолюбию джентльмена XXI века проживание на иждивении у состоятельной дамы? И изобрели ли наконец рецепты «святой лжи» и «лжи во благо»?

На эти вопросы «Re:Акция» не успела ответить до каникул и они остались «на осень». В первых осенних номерах вы сможете увидеть эти темы на наших страницах. А пока, готовясь к докладу, редакция решила воспользоваться «помощью друга»: своими суждениями с нами делятся

 

 

Сегодня при наличии средств и желания можно изменить себя практически как угодно. Возможностей масса – от перемены цвета волос или прокалывания пупка до полного изменения внешности под ножом пластического хирурга или покрытия себя татуировками и «декоративными» шрамами с ног до головы. В зависимости от количества денег и времени, можно оттюнинговать себя так, что мама родная не узнает – как, например, сделал Майкл Джексон. Стоит ли игра свеч?

Юля Савичева: Мне очень не нравится, когда люди, например, перекрашивают волосы или делают операции по увеличению груди, и заявляют всем, что все это натуральное. В нашей попсе таких примеров много. Сама я ничего подобного на себя примерять не собираюсь. Правда, я думала сделать себе татуировку или пирсинг, но пока еще не решила, чего же мне точно хочется.

Андрей Григорьев-Аполлонов: Я не понимаю людей, по крайней мере, мужчин, которые таким вот образом себя тюнингуют. Мне никогда не хотелось ничего подобного, я ничего и не делал.

 

Альфонс или жиголо (мужчина, живущий на средства женщины) – все шире распространяющийся социальный феномен, в том числе и в России. Нет, конечно, не жалко, что женщины все чаще занимают высокооплачиваемые должности или создают бизнесы, приносящего неплохой доход. Но как приспособиться к этим новым реалиям мужчинам? Получая меньше, должен ли ты выворачиваться наизнанку, чтобы догнать и перегнать свою пассию? Или почивать у нее в декольте, как у Христа за пазухой? Или искать «шапку по Сеньке»?

Юля Савичева: Это истории про немолодых богатых женщин и молоденьких красивых мальчиков. Такая любовь за деньги встречается часто. Мне кажется, что это неправильно. Если же любовь настоящая, то люди помогают друг другу, чем могут, и деньгами эта помощь не измеряется.

Андрей Григорьев-Аполлонов: Я считаю, что отношения в ситуации, когда женщина зарабатывает больше мужчины, возможны. В моей жизни были разные отношения, в том числе, и с девушками – обладательницами платиновых кредитных карт, например… Сейчас же, наоборот, я полностью обеспечиваю мою семью: и любимую, и ребенка. Когда люди любят друг друга, неважно, кто из них больше зарабатывает, главное, чтобы им было хорошо вместе. Но когда мужчина заводит отношения с женщиной только потому, что у нее много денег, лишь чтобы жить за ее счет – это, конечно, нехорошо. Мне не нравятся молодые люди, зарабатывающие на жизнь профессией жиголо. Впрочем, я их и не осуждаю – каждому свое. Но мне кажется, что мужчина должен быть главным добытчиком в семье.

 

Мы покупаем DVD с сериалом «Солдаты» и распеваем «Паровоз умчится прямо на границу», но на призывные пункты не ломимся. Никак не получается убедить себя, что служба в армии – это нужно, важно, почетно и совсем не страшно. Чтобы не идти в армию, можно решиться на многое: кто-то поступает в вуз только затем, чтобы обеспечить себя пятью годами свободы; кто-то за родительские деньги приписывает себе всевозможные болячки; кто-то прячется в альтернативную службу – медбратом за копейки или где-то еще подсобным рабочим. Но всем откосить не удастся. Осенью «Re:Акция» неизбежно вернется к вопросу: может ли себе позволить отдать долг Родине молодой человек с серьезными планами на будущее.

Юля Савичева: Я за свободу. Пусть идут служить те, кто этого хочет: есть же люди, которые бредят армией и мечтают стать воинами и супергероями. А тех, кто занят музыкой или еще какими-то вещами поважней или тех, у кого есть проблемы, нельзя заставлять служить. Но люди, которые не идут служить просто из-за того, что не хотят, неправы.

Андрей Григорьев-Аполлонов: Человек может принести пользу Отечеству, не только вкалывая в стройбате или бегая кроссы и подтягиваясь на перекладине. Есть умные, талантливые юноши, которые, занимаясь наукой, могли бы дать армии гораздо больше. Не считая контрактников и десятилетиями формировавшихся военных династий. Нужно избрать интеллектуальный подход к теме службы в армии. Как вариант – альтернативная служба. Человек может и откупиться, если у него богатые родители, но эти деньги должны совершенно легально идти в казну, например, на мягкие матрасы для солдат, а не в карманы недобросовестных врачей, организующих призывникам болезни.

 

Ложь бывает разная: патологическая, когда человек буквально болеет желанием врать; прикладная, которую называют тонким искусством и основным методом управления людьми; официальная, широко применяемая историками и политиками; искажение фактов; диффамация; недомолвки и умалчивания; ложь во благо и во спасение, и невинная с первого взгляда фантазия. Согласно статистике, каждый из нас врет по крайней мере 2-3 раза в день. Мы лжем при приеме на работу, рассказывая о наших достоинствах, обманываем близких, говоря, что они отлично выглядят, но чаще всего говорим неправду самим себе. При этом самый примитивный образец лжи – догмат, что «лгать плохо». Все гораздо сложнее.

Юля Савичева: Ложь – это самое страшное, что может быть. Рядом и предательство… Я ненавижу это качество в людях. Хотя бывает и ложь во имя любви, когда просто нельзя сказать человеку правду. В этом случае есть право на обман.

Андрей Григорьев-Аполлонов: Может быть, это гены, может, воспитание, но так получилось, что я не лгу практически никогда, и даже не умею этого делать. Мне так легче живется. Меньше тратиться нервов. Ложь – это настоящий моральный криминал. Когда тебя называют лгуном – это одно из самых страшных оскорблений. Помимо того, что вранье – это просто некрасиво, ложь плоха тем, что в ней очень легко запутаться, а потом еще не просто расхлебать кашу, которую заварил. Поэтому мне кажется, что лучше вообще не врать, а главное – быть честным с самим с собой.

 

Никто на свете не любит нас больше, чем наши родители. Никто на свете не умеет так прощать, как это умеют они. И никому мы не принадлежим больше, чем принадлежим им – до тех пор, пока живем с ними, под маминым и папиным «теплым крылом». Но однажды возникает мысль: не пришло ли время понять, что дальше – все, сам… Любимые родители, в конце концов, тоже когда уходили из дома – чтобы начать жить самостоятельно.

Юля Савичева: Я живу с родителями, и у нас все замечательно. Я знаю, однажды настанет момент, и я уйду. Но пока меня все устраивает.

Андрей Григорьев-Аполлонов: В моей семье были врачами и мама, и папа, и старшие брат с сестрой. И от меня, соответственно, вся семья ждала того же. Я много времени проводил с мамой и папой в больнице, смотрел, учился, помогал. Но где-то в 12 лет осознал, что больше нравится сцена. Все началось с каких-то самодеятельных коллективов и закончилось, собственно, «Иванушками». И я благодарен родителям за то, что никто из них не мешал мне сделать выбор. В один прекрасный день я сел в самолет и улетел из Сочи, где жил, в Москву. Мне было 17. Без чьей либо помощи поступил в ГИТИС, потом был мюзикл «Метро», работа в Варшаве… Я ушел из дома сразу и резко. Потом, соскучившись, вернулся на два года, но в 25 снова уехал в Москву – делать «Иванушек».