Этой весной должна была сбыться моя «мечта идиота» – я оказался в Берлине 1-го мая. Берлинская Первомайская демонстрация для политического журналиста – это почти как «Вудсток» для хиппи или чемпионат мира для футбольного фаната. Только настоящий «Вудсток» был один раз, чемпионаты мира случаются раз в четыре года, а берлинский Первомай – каждый год. Возможно, именно поэтому я все время откладывал поездку в Берлин на 1-е мая. Думал: «Успеется, ну куда спешить?»

А оказалось – поезд ушел. Не тот уже берлинский Первомай. Настоящее крушение мифа и смена эпох.

 

На протяжении многих лет Берлин был такой же «Меккой» революционеров и нонконформистов, какой для нынешних модников является Лондон. Еще до падения стены основная протестная каша всегда заваривалась в Кройцберге – самом непрестижном, бедном и социально неблагополучном районе Западного Берлина, – в маленьком анклаве капитализма, со всех сторон окруженном Социалистической Германской Демократической Республикой.

Именно здесь из-за нехватки дешевых квартир и при обилии пустующего жилого фонда, на аренду которого у жителей района просто не было денег, начались в 70-80-е массовые захваты жилья (сквотирование). Именно в Кройцберге жители создали для своих детей небольшой общественный зоопарк, не с экзотическими, а вполне обычными деревенскими животными: лошадьми, свиньями, овцами, курами и гусями. Чтобы дети учили соответствующие слова не только по букварям.

Именно тут в 1988 году ребята 1-го мая настолько разбушевались, что спалили дотла настоящий универмаг возле ветки метро U1. Место пепелища, конечно, давно расчищено от обломков, но по-прежнему пустует. Говорят, хозяева побаиваются строить тут новый магазин: а ну как ребята снова захотят разбушеваться?

 

В Берлине Первое мая всегда выходной, как и у нас. Но народ не разъезжается на дачи, боясь пропустить самое интересное: «фестиваль» с битьем витрин, камнеметанием, беготней наперегонки с полицией и поджогами под названием «Революционная первомайская демонстрация».

Все всегда происходило примерно так. С утра и днем в Берлине случались несколько спокойных демонстраций левых и иногда одна неспокойная фашистская (суд разрешал ее не каждый год). Фашистам всегда собирались навешать вдвое-втрое-впятеро больше леваков, а полиция фашиков защищала. Неизбежно происходили стычки. Но это была только разминка.

Вечером все съезжались в Кройцберг, убирали велики и тачки с театра предстоящих немирных действий, хозяева лавок закрывали витрины щитами и где-нибудь после шести, не торопясь, начинали.

Часам к восьми вечера где-то уже пылало, камни летали, ребята бегали, полиция догоняла, газ душил, сирены гудели. Шум и гам на весь город!

Постепенно полиция тоже как-то приучилась ждать первомайского фестиваля и, если ребята долго не раскочегаривались, переодетые полицейские в штатском уже сами кидали первые камни, потому что – ну не до полуночи же на улице работать?

Я не верил: ну как это, прямо вот переодетые? И мне показали: смотри, вот эти, эти и вот в той машине, приглядись. Я пригляделся: действительно, никем другим они быть не могли.

 

Но камни в этом году так и не полетели.

Почему? Возможно, потому, что власть предержащие, наконец, доперли, что если традиционный первомайский кройцбергский фестиваль будет происходить каждый год, то никаких сторонних инвестиций Кройцбергу не видать (ведь Берлин – город-банкрот. В это не верится, но это правда: недавно тут смещали бургомистра и вводили внешнее управление).

А может, просто поколение сменилось: старые участники боев успокоились и теперь выступали в роли умудренных наблюдателей, болельщиков, пришедших посмотреть, как резвится молодежь.

А молодежь вот че-то не сорганизовалась.

Начиналось все вроде многообещающе. Суд запретил «революционную демонстрацию». Но когда она все же началась, оказалось, что власти не преследуют ее, не ставят заслонов и даже не сопровождают полицией.

Тогда «революционная демонстрация» решила походить по улицам, зацепить зевак для создания критической массы. Походили, но масса (тысячи три народу) оказалась совсем некритическая.

В последующие часов шесть-семь, до полуночи и позже, почти весь погромо-опасный Кройцберг представлял собою настоящий фестиваль, но совсем не революционного рода: на каждом углу группы играли панк-рок или читали рэп, или играли вальсы, или играли на турецких народных инструментах восточную музыку, или снова читали рэп, и снова рэп...

Правда, слушали и пританцовывали как-то не очень четко, вполуха. Потому что все ждали настоящего фестиваля – того самого. Ждала его и полиция: отряды бронированных «робокопов» голов по 20 жались спинами друг к другу, как будто готовились к настоящему нападению, фотографировали праздную толпу вокруг.

Да, были «мелкие» задержания, «мелкие» тычки дубьем и «мелким» газом. Модникам, приехавшим специально посмотреть на кройцбергский Первомай, наверное, хватило.

Мы с женой и ее подругой нашли себе столик в самой гуще. Сидели, пили кофе и ждали, что начнется.

А ничего не началось. Обещанного традиционного фестиваля не случилось. Случилось так, что главным действием на этот раз стало уже само ожидание фестиваля.

Эх, времена наши постмодернистские! И в Берлине вы взяли свое! Где вы, прославленные берлинские стритфайтеры из прошлогодних телерепортажей? Куда же теперь ехать за зрелищем революции?

 

В 1961 году Восточный и Западный Берлин разделила стена. Так район Кройцберг (Крестовая гора) оказался в непрестижном углу западного сектора. Здесь начали селиться наименее обеспеченные: турецкие рабочие-иммигранты с семьями, вечно безденежная богема, молодежь, скрывающаяся от армейского призыва, панки и многие прочие в том же духе. Именно сюда к концу 70-х окончательно перемещается из Шарлоттенбурга и главный очаг западноберлинского протестного движения. Именно здесь проходят, либо отсюда стартуют знаменитые берлинские первомайские демонстрации, на которых родился стиль, много лет спустя перенятый «антиглобалистами». После падения стены в 1989-м непрестижный бунтарский Кройцберг вдруг оказывается почти в самом центре новой германской столицы. Все усилия городских властей направлены теперь на помощь в его освоении богатыми. Старые кройцбергчане сопротивляются, как могут.

 

Сегодня русские в Берлине не очень видны, не то, что лет 80 назад, когда из-за наплыва русских иммигрантов район их компактного проживания Шарлоттенбург стали в шутку называть Шарлоттенградом. Даже автомат по продаже билетов в метро, «говорящий» на семи языках, не знает русского, хотя русские – четвертая по численности языковая община Берлина (после немцев, турок и поляков). Возможно потому, что русские себя политически не проявляют, не борются за свои права. Инфраструктура у них пожиже, чем у тех же турок и поляков. Мало русских продуктовых и книжных магазинов, русских клубов (почти все нелегальные) и не так чтобы много театров и газет.

У немцев русские ассоциируются с русской мафией и дискотекой Russen Disko, в которой диджействовал Владимир Каминер: ставил Кикабидзе, Пугачеву и Юрия Антонова. Потом вдруг издал несколько написанных по-немецки книг с историями про иммигрантов, с армейскими байками советских времен и стал суперзвездой, самым знаменитым среди немцев иммигрантом в Берлине. Никто из берлинских русских к его успеху пока что не приблизился даже близко.